Вернувшись из Москвы, несколько дней Лена тихо отлеживалась на диване с книгой в руках, приходя в себя после бурных чувств, уверенная, что ни с кем не захочет разделять печального одиночества. Но она, как всегда, ошиблась. Через пару дней одиночество опостылело, углы родных пенат надоели, горе приелось. Душа решительно требовала новых впечатлений.
В поиске оных Лена позвонила подружке-Танюшке, по которой, оказывается, успела изрядно соскучиться. Подружка с энтузиазмом откликнулась на Ленину инициативу и радостно примчалась в гости.
За месяц, что девчонки не виделись, Танюшка успела загореть до состояния мулатки-шоколадки. Ровный  и густой загар, покрывавший кожу подруги, был предметом жгучей Ленкиной, даже и не пытающейся скрываться, зависти. Сама Ленка на солнце сгорала, вместо того, чтобы слегка подкоптиться. Её белая кожа никогда не становилась золотой.
Растянувшись на полу, болтая босыми пятками в воздухе, девчонки принялись за любимое времяпрепровождение - болтовню:
- Ну, рассказывай новости!- велела Танюшка.
- Почему я? - возмутилась Лена.
Танюшка резонно отчеканила:
- У тебя новостей должно быть больше. Ну, ладно, если хочешь, сначала расскажу я. Заложу одного серенького козлика с потрохами. Крепись подруга - Серега без тебя даром времени не терял. И не скучал. Все время, пока тебя не было, он встречался с другой девчонкой. Тебе, кажется, это не интересно? – раздраженно закончила Таня, видя, что Лена смотрит стеклянными глазами поверх неё, выискивая нечто занимательное на стене за её, Танюшкиной, спиной.
- Ну почему же? Интересно, - отозвалась Лена, и взгляд её снова стал осмысленным.
Досада чувствительно кольнула в сердце. Как-то резко забылось, что сама Лена в Москве по Сереге не томилась, даже не вспомнила про его существование. Зато с праведным презрением и холодной яростью думалось о том, какие все мужики – козлы! Козлы, не способные хранить верность ей, - единственной и неповторимой.
Так избирательна людская память. Помнит только о чужих грехах.
- Не задевает? – ехидно поинтересовалась вредная Танька.
- Задевает, - поколебавшись с мгновение, честно призналась Лена. - Куда здоровое самолюбие от человека денется? - немного поколебавшись, Лена решила спросить. – А она хорошенькая?
- Не дурнушка. Но это не все. Серёга на лысого побрился.
- С ума сошел? – ужаснулась Ленка. – С его-то ушами!
- Как раз с его ушами терять уже и нечего, - хихикнула Танька.
- А как у тебя с Сашкой дела?
Танька махнула рукой:
- Новые компании, новые друзья, - ждать хорошего от всего этого не приходится? Знаешь, там разговоры только о «травке». Я, в отличие от тебя, не такая правильная, но и мне это все не особенно нравится.
- «Не особенно нравится», - передразнила подругу Лена. - Ты сама-то «траву» случаем, не курила?
- Сейчас все курят, - отмахнулась Танька.
Лена почувствовала острое желание заехать подруге по уху в воспитательных целях. Но бить Таньку она все-таки не решилась (себе дороже!). А вот учинить ссору не погнушалась:
- Ты дура, да?! – закончила Лена «сольное» выступление.
- Да не ори ты так! – тоже повысила голос Таня. - Трава-то была паленая. Я и пробовала-то всего один раз. И то, не попробовала, а так, - можно сказать, рядом постояла. Любопытства ради, понимаешь?
- Не понимаю, - зло рыкнула Лена.
- В жизни все нужно попробовать, так многие считают, - оправдывалась Танька. - От одного раза наркоманом не станешь. Мы же не героин пробовали, а так, «шмаль» третьеразрядную. Ты иногда, правда, бываешь страшной занудой! Не могут же все жить, как по линейке? Я попробовала, - да. Но один раз. Мамой родной клянусь, один!
- Между первой и второй перерывчик не большой. Я думала, ты умнее. - Холодно отозвалась Лена, отворачиваясь от подруги.
- Лен, - заканючила Танюшка, - ну не стоит оно того, чтобы нам ссориться. Лучше бы я тебе ничего вообще не говорила, - в сердцах закончила она.
- Замечательно! Ты дура, - констатировала Лена.
- Я знаю, - согласилась Таня. – И даже не обижаюсь на твою грубость. Ссориться прекращаем?
- Да. Но я на тебя все равно злюсь.
- Злись, - согласилась Танька. – Я сама на себя злюсь. Немножко.
- Кроме шуток, - смягчилась Лена, - ты же не маленькая, Тань. Если хочется твоему Сашке залезть кошке под хвост, - его право. Ты сопровождать его не обязана?
- Не буду. Обещаю. Слово бывшей пионерки, - отсалютовала Танька.
- Только попробуй его нарушить. Я тебя родичам сдам.
- Что?! – попыталась не понять Танюшка-подружка.
- Матери твоей все расскажу, вот что.
- Нет, Лен, ты правда последний скаут. Тебе в «Тимур, и в его команду», - нужно.
- Нашла бы себе Тимура, давно была бы в его команде. Не сомневайся.
Танька театрально вздохнула.
- И я бы пошла с тобой. И воздух там, и речка! - Мечтательно закатила она глаза. - И мальчики симпатичные. – Лена не удержавшись, засмеялась. Вот уж, право, кто о чем? - О, где они, герои былых времен? Где они, - берёзовые рощи?! Ну, а теперь, пока мы снова не поссорились, расскажи мне поскорей о твоем названном братце. Он - красавчик? Я правильно догадалась?
Лена кивнула.
- Любовь была? - с  жарким интересом продолжала вести допрос Танюшка.
- Платоническая - Память услужливо нарисовала сцену в клубе, Лена поправилась:
– Почти.
- Почти? - Таня выразительно подняла брови домиком. - Это как следует понимать?
- Мы целовались, - улыбнулась Лена, в ответ на подначивание подруги.
- Он тебе понравился? - продолжила Таня вести допрос с пристрастием.
- Конечно. Если я с ним целовалась.
- Ну, вот нет, чтобы красочно, ярко, с подробностями. Целовалась, - и все. Как отрезала, - надула алые губки подруга.
- Что и говорить, не писать мне бабских романов, – согласилась с ней Ленка. - Постельные сцены никогда не удаются. Вот и Серега сбежал. Гад лысый!
- Попробуй писать детективы.
- У меня склад ума не тот. Не аналитический.
- Тогда ничего не пиши. Повествуй в устной форме. Ну, давай. Рассказывай! - шутливо пихнула Таня Лену в бок.
Лена отвернулась:
- Что рассказывать-то? Он мне нравится, но это не способно изменить того факта, что Миша - сын своей матери. Между нами не было и не может быть ничего серьезного. Но целуется он классно! Хотя, - Лена прикусила нижнюю губку, - если бы на трезвую голову, то может быть, так и ничего особенного? Я, правда, перед этим травку не курила. Но напилась так, что три дня потом, кроме как на сухой батон, ни на что смотреть не могла.
- Мне устроить ответную истерику с нотациями? - засмеялась Таня.
- Не надо. Я сама себя ругала-ругала.
- О! Тогда лучше помолчу. Тебе и так здорово досталось, бедняжке.
Танюшка просидела у Лены почти до самого вечера. Вскоре после её ухода позвонил Серега.
- Ленусь, это я. – Бодренько отрапортовал он в трубку. - Как ты там? Хорошо отдохнула?
- Неплохо.
- Как дела?
- Нормально.
- Как настроение?
- Хорошо.
Он хмыкнул:
- Чем думаешь заняться? Я соскучился.
- Надо же? Когда успел?
- Ну, мы давно не виделись.  Может быть, погуляем? Погода хорошая. Возьмем пивка, посидим на лавочке?
«Очень увлекательная программа», - подумала Лена про себя, вслух ответив:
- Серёжа, я не хочу.
- Почему? – искренне удивился он.
Лена зажмурилась. К чему тянуть с объяснениями? Никто из них друг по другу не скучал. И вряд ли когда-нибудь будет.
- Потому, что мы с тобой больше встречаться не станем, - выпалила она на одном дыхании.
В трубке слышалось обиженно сопение:
- Как? Вообще, что ль? – Пауза. - Ты что? Даешь мне отставку?
- Да.
- «Да»?! - передразнил он. - Ты решила закончить наши отношения, и сообщаешь мне это вот так? По телефону? - Злое фырканье. - Здорово! Нашла кого-нибудь себе, да? - Угрожающе сопение.
Лена не стала напомнить о том, что он тоже не скучал.
- Ты просто стерва! - возмущался Серега.
- Я знаю. А ещё - я тощая и белобрысая. Я длинная. Ну, сам подумай, зачем тебе все это?
- И, правда, - зачем? Но я бы хотел ещё раз обсудить...
- Серёжа, встречаться с тобой мы больше не будем, - как можно мягче уронила Лена. - И обсуждать что-либо тоже. Прости. Всего хорошего.
Лена опустила трубку на рычаг, обрывая между ними связь.
***
Пролетело две недели, в течение которых Михаил Лену ни разу не побеспокоил. Ничего другого Лена и не ожидала.
Не ожидала, но все равно надеялась ошибиться.
Не ошиблась…
Зато регулярно доставал звонками Серега. Лена уже устала от него прятаться.
Со скуки девушка согласилась помочь Танюшке с устройством вечеринки, которую планировалось провести по поводу окончания летних каникул. И хотя она прекрасно понимала, что на этом «празднике жизни» умнее было бы не показываться, все равно пошла. Гордыня восставала против того, чтобы позволить кому-то думать, будто новый Серёжкин роман её чем-то задевает.
Вечер не задался с самого начала. Сашка, позабыв про Танюшку, всё время торчал около крашеной блондинки. Лена нашла, - возможно, из сочувствия к Танюшке, - что девушка, привлекшая Сашкины взоры, была излишне пухленькой.
Новая Сережкина пассия была о себе высокого мнения, и нарочито это демонстрировала, ни с кем, кроме самого Сережки, не общаясь. Она лениво растягивала слова в разговоре, хлопала тяжелыми ресницами, манерно поджимала розовые губки, по форме напоминавшие бантик. Поведение её было довольно нелепым. Но, к собственной досаде, справедливости ради, следовало признать, что сама девушка была прехорошенькая.
Ребята, приняв спиртное в изрядных дозах, включили «видик». Сначала пришлось  наблюдать за кровавыми играми Фреди Крюгера. Потом мальчишки перешли на: «Дикие забавы Екатерина Великой». Порнуха пользовалась успехом у мужской половины населения, в то время как женская была заброшена и, не таясь, скучала. На экране пышные блондинки визжали и трясли грудями ненатуральных размеров. Перед экраном мальчишки пускали слюни, тараща глаза и, судя по всему, были вполне довольны собой и жизнью.
Лена поняла, что больше так «развлекаться» не в состоянии. Залитая водкой скатерть, осовевшие кавалеры, лениво оттягивающиеся перед телевизором «оголяли» нервы.
- Я пойду домой, - твердо заявила она. – Хватит. Нагулялась.
- Тебя проводить? – живо подхватила Татьяна.
Разгуливать по городу в двенадцатом часу вечера одной Лене «не улыбалось». Да и как-то само собой выходило, что проводить девушек вроде бы как обязательно. Угоревшей компании свежий воздух повредить не мог. Но, если женская половина на предложение Тани ещё лениво посмотрела в сторону двери, мужская никак не отреагировала. Отрывать пятую точку от дивана, а взор от «диких забав» рыцари явно не планировали.
- Сама дойду, - вздохнула Лена. – Не маленькая, не заблужусь.
Таня посмотрела на Сашу ну очч-чень выразительно. Но безрезультатно.
- Я пойду с тобой – Танюшка была такой злой, что даже расстроиться забыла.
Выбравшись на прохладный, бодрящий ночной воздух, девушки признали, что отвратительнее вечера трудно себе представить.
- Давай закурим, что ли, с горя? - предложила Татьяна, - Сигареты по случаю дамские. С ментолом.
Сигаретный дым противно застревал в носу. Но сам жест – взмах руки туда-сюда, - успокаивал.
- Да, Лена, - прокомментировала Танюшка ситуацию, - наши мальчики «не фонтан».
- Это очевидно, - флегматично поддержала Лена.
Докурив вторую сигарету, девушки загрустили. По всему выходило, что попасть домой они смогут разве только пешком: за сорок минут не проехало ни одного автобуса. Ловить попутку было как-то боязно. Слишком уж часто по городу ходили страшилки о расчлененных женских труппах припозднившихся с возвращением домой, красоток.
Посовещавшись, решили скоротать ночь в квартире с призраком. До злополучного дома с остановки, на которой они топтались, было пять минут ходу. Ни Татьяне, ни Лене перспектива ночевать в зловещем доме не улыбалась. Но обе сходились во мнение, что лучше призрак, чем полуночный маньяк-убийца.
- Мрачноват ночной пейзаж, - сказала Таня, как только они закрыли за собой дверь, отгородившись от ночного города. Девушки с облегчением сбросили с ног туфли на высоком каблуке.
Танюшка прямиком прыгнула на диван. У неё была отвратительно-вредная привычка сидеть на собственных ногах, в результате чего она их все время отсиживала и потом ковыляла по дому, как утка.
- А если бы я с тобой сейчас не была, ты решилась бы ночевать тут одна? – задала Таня провокационный вопрос.
- Не решилась бы, - признала Лена.
- И пошла бы домой? Одна? Пешком?
- Да
Таня состроила гримасу:
- Ну и где тут логика, скажи на милость? Ведь одну одинокую девушку обидеть гораздо легче, чем двух одиноких девушек?
-А нет логики, - согласилась Лена. - Зато факт. В этой квартире мне страшно. Даже когда я не одна.
- И даже с учетом выпитого алкоголя, – подняла Таня указательный палец к потолку. - Ладно. План «А». Быстренько умываемся и ложимся спать. Когда спишь, и страх ни так донимает, и спирт потихоньку из головы выветривается. Да, ещё, чур, я у стеночки!
- Почему это ты у стеночки? - попыталась возмутиться Лена.
-А потому что я - гостья. Гостям полагается отдавать все самое лучшее.
Что тут можно возразить? Все правильно.
- План «В»? – тоскливо поинтересовалась Лена, заранее предвидя ответ.
- Отсутствует, - бодро сообщила Таня.
За неимением плана «В» девушки, быстро постелив постель, одновременно нырнули под одеяло. Болтать не стали. Потому что хорошего о прошедшем вечере сказать было все равно нечего. А плохого говорить не хотелось.
Вопреки ожиданиям, Лена провалилась в сон почти мгновенно.
Снилось, будто она вместе с матерью, вместе с умершими дедушкой и бабушкой, приехала в деревню. В те годы, когда они ездили туда наяву, это был цветущий край. С два десятка домов затерялись среди душистых трав, яблоневых садов, черёмухи и вязов.
Но во сне  долина покрылась густой тенью. Грунтовые дороги развезло, залило водой до беспролазного состояния.
Бабушка забеспокоилась:
- Как же мы выедем-то, Коленька?
- Да не беспокойся ты ни о чем, Ниночка. По траве проедем, по жнивью.
Марина хранила молчание, отворачиваясь ото всех.
Изба была такой же, как всегда: сенцы, прихожая, откуда приятно веяло прохладой и запахами хлеба и керосина.
Предвосхитив намерение Лены пройти дальше, дедушка вдруг неожиданно крепко ухватил её за руку:
- Ты, деточка, в дом-то не входи. Беги к матери. Пока можешь. А то потом-то поздно будет.
Опустив с ласкового дедушкиного лица взгляд вниз, Лена со удивлением заметила его ноги, все в глубоких язвах и струпьях. Леденящие пальцы страха сжали девушки сердце.
- Да ты, деточка, меня-то не бойся, - ласково, мягко, с жалостью сказал дедушка. - Я ведь люблю тебя. Я предупредить тебя пришел. Беги!
Лена побежала со всех ног к машине, которая вдруг оказалась очень далеко. Бежать приходилось по залитому водой колючему жнивью. А ноги почему-то оказались босыми?
Вода была ледяной.
- Мама! Мама! – кричала Лена на бегу, задыхаясь, - Уезжать нужно. Они мертвые все! Все мертвые! Они нас съесть хотят!
Подбежав, она ухватилась за руку женщины в черном балахоне. Женщина повернула лицо, и Лена поняла, что это не Марина – нее ей мать. Узкое злое лицо незнакомки, с щелевидными глазами, заволоченные мраком, было безобразным. Истлевшая кожа стекала с костей на лице.
- Нет! Они не хотят. Это я тебя проглочу.
Острые зубы вонзились Лене прямо в лицо. Резкая боль разлилась по телу.
Последней мыслью было: что же стало с матерью?
Проснувшись, Лена села, чувствуя, как сильно бьется сердце.
В комнате было тихо. Очень тихо. Словно бы за окном не ездили машины, не лежал целый город. Мучительно хотелось включить свет, чтобы рассеять остатки сна.
Девушка осторожно, чтобы не разбудить мирно спящую рядом подругу, выскользнула из-под одеяла. Лена прошла на кухню и жадными глотками, залпом, выпила два стакана холодной воды.
Ощущение ночного кошмара всё не проходило…
Тишину нарушил неприятный скрипучий звук.
Повернувшись, Лена увидела, что дверь в спальню распахнута настежь. Напротив неё стоит кресло-качалка, покачиваясь взад-вперед и издавая тот самый неприятный стук, что привлек Ленино внимание.
Лена замерла, спрашивая себя, что же она чувствует? И почему ещё способна рассуждать здраво? Почему она не кричит, не бежит, не бьётся в истерике?
Над спинкой кресла, серебром светились пепельно-пшеничные волосы.
«Это не наяву, - нашла для себя объяснение девушка. – Сон во сне!».
От этой мысли сразу стало легче. Природное живое любопытство толкнуло  девушку вперед:
- Адам? – сорвалось с её губ.
Девушка даже не прошептала, - выдохнула имя, перешагивая через порог «кровавой» комнаты. Обходя кресло по кругу, девушка с замиранием сердца представляла, что сейчас увидит его, - автора дневника.
Среднего роста, как в детском стишке - «плечистый и крепкий», - призрак когда-то обладал жилистым, гибким телом танцора или акробата. Легкие вьющиеся волосы локонами обрамляли белокожее лицо с темными глазами. Кристаллики льда во взгляде делали его глаза совершенно жуткими. Тонкие, как у женщины, изогнутые брови и чувственные розовые губы, довершали портрет.
Юноша был красив той бесполой красотой, которую люди  часто приписывают ангелам или демонам.
Призрак медленно поднялся с кресла, скрестил руки на груди и замер, склонив голову к плечу, в свой черед, рассматривая Лену. В выражении его лица Лене пригрезилась насмешка.
Что полагается говорить Призракам в приватной беседе? Душеспасительную или сочувствующую речь? «Чур, меня»?
- Ну, и каково оно там, - после смерти? В зазеркалье за облаками? – выспренно построила Лена вопрос, занимающих всех, в ком волнуется плоть и течет кровь.
Лена не заметила ни движения, ни дуновения. Но в следующее мгновение руки призрака крепко легли ей на плечи, заставляя поразиться нечеловеческой силе, заключенной в тонком теле. Сквозь материал девушка чувствовала неживой холод жестких, как камень, пальцев.
Тело её на мгновение словно обернулось в камень. А потом Лена увидела принципиально иной мир. В нём небеса были  низкими, затянутыми лиловыми тяжелыми  тучами. Надо всем преобладал серый цвет. Он царил. Серым был клубящийся смог над бетоном. Серым отливали разбившиеся стекла, блестящие на асфальте. Серыми были существа, плетущиеся вдоль дорог, - существа, теряющие пол и разум. Серым был сам воздух, превращенный в яд.  Серость. Бесконечная тишина. Сумерки, окруженные со всех сторон Тьмой и Злом.
Подняв руки, Лена уперлась мертвецу в грудь, стремясь оттолкнуть его от себя, чтобы уйти от неприятных видений.
Видения оборвались. Но на смену им пришло ещё нечто более странное. Словно тысячи тонких сухих горячих языков обвивали тело, причиняя неземное, никогда неведомое прежде, невообразимое ранее блаженство. Стало удивительным образом безразлично, живой он, Адам, или мертвый. Святой или проклятый. Его ласки отрывали её от земли и заставляли парить. Сердце в груди замирало от удовольствия, трепетало, как птичка в когтях у коршуна. Как яркий флажок на сильном ветру. Как языки пламени. Разум понимал, что находится в опасности, но неразумное тело радостно просило о Гибели, потому что гибель приносила наслаждение.
Получает ли скрипка  удовольствие под ласкою смычка, когда руки мастера водят по её струнам? И если да, то не от того ли голосу скрипки нет соперниц под луной?
Лена и сквозь сомкнутые веки продолжала видеть темные, недобрые глаза, спадающие на лицо легкие, словно лунный свет, волосы. Подняв отяжелевшую, непослушную руку, она ладонью прикоснулась к ним, ощущая шелковистое, упругое тепло.
Адам!  Ядовитый цветок. Прекрасный и смертоносный маленький принц, тоскующий не по розам в неземной долине, а по плоти и крови.
- Мое зазеркалье? - выдохнул призрак ей в губы,  - Мое Седьмое Небо за облаками? Это Боль. Нега и пыль. Таков мой Рай. Смерть, та, к которой я стремился когда-то; та, что является смертью - недосягаема.
Представь себе одну и ту же комнату, в которой никогда не бывает ни утра, ни вечера. В ней всегда одна и та же температура. Те же краски, книги, занавески, обои. Проходят дни. День равен году, год – тысячелетию. А перед тобою все тот же диван. Та же тяжесть в душе. Ты кричишь, думаешь, что где-то над потолком, обитает Бог? - просто он не слышит тебя. И только сорвав голос, понимаешь, что Бог, может быть, и есть. Но ему нет  дела до твоих страданий.
Устав звать Бога, я позвал дьявола. А пришла – Ты.
Лена казалась себе безвольной тряпичной куклой. Она лежала в его руках, глядела ему в глаза, и растворялась без остатка в трех чувствах: влечения к этому непонятному устрашающему существу, ужасу перед собственными чувствами и сжигающему душу любопытству.
- Не верь тому, кто скажет, что умирать не страшно, - шептали его губы. - Что умирать не больно. Смерть - иная грань, не схожая с границей между Сном и Явью. Переходить её всегда мучительно. – страстно прошептал призрак. - Свечи, вода и кровь! - какими красивыми они мне когда-то казались. Лежать и смотреть, как кровь смешивается с прозрачной водой, не страшно. Страшно просыпаться, когда болят руки. Страшно очнуться в мутной окровавленной грязи. В доме, в котором стены покрыты алой плесенью, подозрительно напоминающей растерзанную, трепещущую плоть. Страшно жить в плесени, распространяющейся, разрастающейся по всему дому, как раковая опухоль. Смерть – не игра. За облаками нас не ждет ничего, - только тьма. И холод бесконечности. Зазеркалье оборачивается душным деревянным ящиком, из которого не выбраться. Лишенный жизни и плоти, ты продолжаешь томиться. Продолжаешь чувствовать голод, жажду, желание, боль. Но нет им утоления, - как нет конца. Таково зазеркалье. Таков правдивый ответ на твой вопрос.
Лена вздрогнула, заметив, как глаза призрака поменяли цвет, потеряли насыщенную черноту. Стали белесыми, словно у слепца. В бесцветном пятне радужной оболочки расширенные зрачки казались особенно большими, делая взгляд пустым, безумным и голодным.
- О, Господи, - выдохнула девушка, отшатываясь.
Сухой, желчный, насмешливый хохот постепенно растворился в воздухе, медленно затихая.
Все исчезло.
Лена сидела на полу, чувствуя, как саднит ободранная на бедре кожа. Красные шторы, окаймляющие окно, пропускали в комнату рассвет.
В дверях с побелевшим лицом стояла Татьяна.
- Лена! - всплеснула руками подруга. - Да что с тобой?!
- Мне кажется, я схожу с ума, – ответила она и, как раненая кошка, вытянулась на полу, щекой ощущая неровную шершавость ковра.
Наконец понимая, что должна чувствовать рыба, вырванная из воды резким движением беспощадного рыбака.
Глава 7
Любовь с призраком
Целую неделю Лена боролась с искушением вернуться. Вернуться и либо разувериться, либо до конца убедиться в существовании пригрезившегося призрака. Она честно пыталась занять себя, но все прежде любимые ею занятия, занятия, что казались увлекательными, теперь утратили всякий смысл. Мысли, стоило на секундочку ослабить за ними контроль, упрямо возвращались к одной и той же теме: «Адам, Адам, Адам!».
Квартира на пересечение улиц Чичканово и Советской, влекла обещаниями неизведанных тайн. Чудилось, стоит легонько толкнуть дверь, как без труда откроется доступ к секретам мироздания.
То, что за дверью мог притаиться не ангел, а монстр, нисколько не уменьшало желание сделать это простое движение - толкнуть.
«И день тосклив как накануне празднеств
Когда обновка сшита, а надеть
Не велено ещё»…
Призрак, полуночное видение было сродни фантазии. Он был прекрасен, был загадочен, имел темное прошлое. Что ещё нужно юной  неопытной девушке, чтобы без оглядки влюбиться в собственные мечты? Любопытство, страсть к неизведанному и неизвестному, свойственные многим живым мыслящим существам, были сильными противниками, которых не так-то легко победить. Лена даже не пыталась. Она «сдалась» без боя.
По истечении недели с той памятной ночи девушка, трепеща, все же перешагнула порог роковой квартиры.
Как часто бывает, что фантазии, перекочевавшие в разряд «реальность», теряют свою позолоту? Так случилось и на этот раз. Остался длинный коридор, наполненный недобрыми тенями. Остались лучи заходящего солнца. Осталась гнетущая, давящая на нервы, тишина. И замирание сердца, - то ли со страха, то ли от предвкушения чуда. А вот предвосхищение чуда пропало.
Было холодно. Ноздри улавливали неприятный запах застарелой плесени, частенько витающий в помещениях с повышенной влажностью, если туда долго не заходят люди и свежий воздух.
Лена остановилась на пороге «красной» спальни:
- Адам? – тихо позвала она.
Затаившись, вслушивалась и всматривалась в окружающую её обстановку.
Ничего не происходило.
Было тихо. Так тихо, что затишье начинало действовать на нервы.
Когда Лена уже готова была  смириться с мыслью, что встреча с Адамом ей просто приснилась, по комнате пронесся знакомый порыв ледяного ветра, сопровождаемый легким перезвоном, - будто где-то далеко-далеко звенело с десяток крохотных серебряных колокольчиков.
Воздух густел, приобретая новые свойства, становился видимым и текучим, словно потоки ниспадающей воды. Одни воздушные «потоки» накладывались на другие, создавая иллюзию, будто вокруг искрятся тысячи блесток. Голова и веки девушки тяжелели. По рукам забегали мурашки. Маленькие волоски, наэлектризовавшись, встали дыбом.
Лена несколько раз с усилием моргнула, стараясь прогнать наваждение. Перезвон колокольчиков сменился звуками падающей воды, разбивающейся о края пустого металлического таза, резонирующего и бьющегося под упругими ударами капель. Образ Адама начал медленно выкристаллизовываться из сумрака, словно лунный луч обретал плоть.
При виде призрака Лена испытала двоякое чувство: отвращение к мертвой сути. И восхищение перед красотой совершенного лица.
- Я ждал тебя, - в призрачном голосе отчетливо различалась зловещая вкрадчивая интонация и мрачное торжество.
- Я сама не знаю, зачем пришла,– отозвалась девушка.
- У тебя ведь было время подумать? И не возвращаться, - медленно выдыхали сумерки. – Никогда?
Лена пожала плечами:
- Я ведь не первая, кто возвращался. Несмотря ни на что, - правда?
Адам в ответ криво усмехнулся:
- Да, правда. Большая, чем ты можешь себе представить.
Призрак наблюдал за девушкой, скрестив руки на груди. Глаза его были непроницаемыми настолько, что казались незрячими. Мертвыми. Под неподвижным взглядом Лена испытывала неловкость и смущение.
- Я боюсь тебя, - тихо прошептала она, пятясь к двери.
- Я знаю, – уронил Адам, делая шаг вперед.
Лена постаралась проглотить комок, застрявший в горле, угрожающий перекрыть дыхание:
- Скажи честно, ты ведь не представляешь для меня опасности?
- Конечно, - тихим зловещим шепотом, насмешливо отозвался призрак, - конечно представляю.
Лена ожидала совсем не такого ответа.
- Почему ты приходишь ко мне? – обиженно спросила она. – Чего-то от меня ждешь?
Призрак коснулся ледяными пальцами её теплой щеки. Лена дернулась, попытавшись отстраниться. Ощущая ледяную твердость мертвой плоти, невозможно было не бояться.
- Оставь меня! – с омерзением выдохнула девушка. – Пожалуйста, - жалобно закончила она.
- Проси, моли о милосердии! – выдохнул Адама свистящим шепотом, сжимая пальцами её предплечья и тихонько встряхивая. Пристально, безотрывно глядя в глаза. - Но знай, никакие мольбы тебе не помогут. Я не намерен проявлять глупого милосердия. Подобная роскошь не для меня. Только так я могу продолжить существовать в этом мире. Стать человеком. Быть рядом с женщинами. Ради того, чтобы быть стоит быть жестоким, поверь мне.
Живым не дано постичь смысла сочетания простых и совершенных слов: быть живым! Или уж, наконец, до конца стать мертвым. Это тоже не плохо. За эти две крайности можно уплатить любую цену. Не суди меня, девочка, ты - это возможность выйти из ледяной  кровавой бани. Заслужить свободу. Вдохнуть настоящий, земной, наполненный пылью, воздух. Или совсем перестать чувствовать, думать, видеть, слышать! – страстно закончил призрак. - Ты пришла ко мне по доброй воле. – Тряхнул Адам головой, и волосы серебряным облаком мелькнули в сгущающемся мраке. - Я не отпущу тебя. Ты нужна мне! Твоя плоть. Твоя кровь. И, в конечном итоге, - душа. Подумай, разве я не стою твоей жизни? – насмешливо вопросил призрак, склоняя голову к правому плечу и насмешливо заглядывая Лене в глаза. - Взгляни на меня, - разве я не красив? Настолько, чтобы забыть ради меня твой несовершенный серый мир? Настолько, чтобы потерять за меня душу?
Лена не помнила, как оказалась в его объятиях. Отнюдь не нежных. Адам держал её крепко, почти причиняя боль.
- Пусти меня. Пожалуйста, – взмолилась Лена. – НУ, пожалуйста! - шептала она, пытаясь вырваться.
- Не надо впустую унижаться, девочка. Я делаю то, что должен. - призрачный голос превратился в бархат, ласкающий каждую извилину внутри черепа. Расслабляя, усыпляя, внушая доверие. – Не бойся! Это не больно…
Лена ещё попыталась сопротивляться. Ещё стремилась стряхнуть дрему, заполняющую сознание, лишающую желания сопротивляться. Вспомнить, что рядом не живой мужчина, а всего лишь его злое, ненастоящее подобие. Морок. С черными провалами вместо глаз и облаком мерцающих, переливающихся перламутровых волос.
Греза. Привидение.
На короткое мгновение девушка смежила веки, стремясь собраться с мыслями и с силой воли.
Распахнув их вновь, Лена обнаружила, что действительность полностью изменилась. Стены пропали, будто провалились. Она находилась в незнакомом месте. Вокруг все было усыпало снегом. Диван и стол успели превратиться в высокие белые пушистые холмы. С люстры, свисали длинные изогнутые перевитые между собой в странном причудливом соединении, сосульки. Лед звенел на занавесках, обрамляющих парящее в пустоте окно, висящее прямо в воздухе, блестел на стульях, на стенах, на кресле-качалке. Лед словно просвечивался изнутри розовым светом, и создавалось ощущение, что внутри холодных кристаллов застыла жаркая кровь.
Кресло покачивалась со скрипом, навязчиво ударяющим в уши. Неподвижный воздух искрился тысячами бриллиантовых  крошечных кристалликов льда.
Створки мультяшного окна распахнулись настежь, открывая черную, как старинные чернила, пустоту, густую и мрачную, завораживающую и жуткую.
Лена сделала попытка дойти до раскрытого окна  и захлопнуть створки, но ноги подогнулись, и она упала, больно обдирая ладони о ставшую дыбом, заиндевевшую ковровую дорожку. Несколько капелек свежей крови, как рубиновые бусы, засверкали на белоснежном оледенелом покрове.
«Это сон, - сказала сама себе Лена, - просто ещё один сон».
- Нет, - возразил ей знакомый голос. - Не сон. Просто другая реальность.
Адам парил за окном, в густой бескрайней ночи, не согретой звездами, такой белоснежный, как ангел.  С первого взгляда красивый настолько, что захватывало дух.
Но стоило приглядеться внимательнее, и становилось заметным, что восковая бледность кукольного личика напрямую связанна с небытием и могильными червями. Что красивые черные глаза, неподвижны. Что посиневшие губы так крепко сжаты, что рот кажется запавшим. Белая рубашка трепещет, словно на ветру, - но ветра нет.
- Дай мне руку, - слова, как камни, срывались с капризных юношеских губ. И превращались в белоснежные совершенные снежинки.
- Я не могу … Я не хочу! – с трудом выдохнула девушка.
- Ты замерзла? – сочился сочувствием морозный воздух. - Это можно исправить. Только дай руку…
Такие голоса, - тихие, низкие, отдающиеся во всем теле, причиняющие удовольствие только одним звучанием, - были, наверное, у сирен, если те когда-нибудь существовали.
- Я не могу, - упрямо покачала головой Лена.
Призрак в ответ рассмеялся. Смех его был легким, мелодичным.
И злым. Яростным.
- Я так давно ждал тебя! – заклинал-завораживал голос. - Тосковал по тебе. Мне так необходимы тепло и нежность. Твоя страсть. Приди ко мне. Дай руку…
Лена покачала головой.
- Мне больно. Давно больно. Неужели же ты не проявишь ко мне ни капли, ни толики милосердия? Мой ангел, - шептал он, – мой ангел, дай мне руку...
Лена не хотела больше слышать его голос, отчего-то больно теребивший душу. Шагнув к распахнутому окну, она, раскрыла ладонь, потянувшись к парящему за окном кошмару.
Мрачным торжеством, словно отблесками костра, осветилось лицо призрака.
Не принимая протянутой руки, Адам, проплыв вверх, подобно шаровой молнии, миновал зачарованную черту, - порог подоконника, - плавно опустился вниз, рядом с Леной.
- Ну, вот мы и вместе, - усмехнулся он, обнимая её.
Красота и ужас, вожделение, смешанное с отвращением, - они способны довести до сумасшествия.
Адам снова усмехнулся. И, хищно оскалившись, склонился над жертвой, мягкой, теплой, податливой. Ледяные губы мертвеца впились в теплые живые губы.
Лена почувствовала, как её захватывает странным водоворотом, из которого нет возврата. В котором растворяется все.
Страхи.
Надежды.
Желания.
Планы на будущее.
Ничто во Вселенной больше не имело значение. Кроме него.
Только он, Адам. Он – один. Кем бы он ни был.
Она медленно и безнадежно растворялась  и терялась в призрачных руках, в призрачных волосах. Не было никаких интимных ласк. Только касание ледяных губ.
«Силой крови я привязываю тебя к себе,
Силой боли я привязываю тебя к себе.
Силой смерти, что сильнее жизни, я привязываю тебя к себе.
Силой тьмы, силящейся увидеть свет и владеть им, - я привязываю тебя к себе».
Лена слышала далекий голос, но воспринимала его, как музыку, - не вникая в смысл сказанных слов.
Нарочито неспешные движения рук с изящными длинными чуткими пальцами, скользящими по телу, казались девушке  каплями дождинок, стекающими по стеклу. Мир начал раскачиваться туда и сюда, словно она стояла на больших качелях.
Тонкая, пропитавшаяся влагой сорочка на груди Адама распахнулась, открывая взгляду гладкую кожу, призывно мерцающую, словно испускающую сияние. Обретя собственную волю, непокорные руки жадно скользнули вниз. И Лене мерещилось, что по рукам её течёт свет. В ответ на её прикосновения тело Адама вспыхнуло ответным огнем.
Одежда расстегивалась, разъезжалась, растворялась сама собой, будто бы атомы, из которых состояли нити, распадались на заряды и воссоединялись с туманом.
Каждая пора Лениного тела впитывала в себя холод, влагу и жар, исходящие от Адама. В это мгновение желание, испытываемое ей, было мучительно острым. Потребность в нем превышало все: голод, жажду, инстинкт дыхания. Страсть заслонила весь мир. Он, мир, пропал, растворялся вместе с одеждой.
Лишь на краткое мгновение Лена ощутила недобрую боль утраты девственности. Его, - ледяного и бесчувственного, недоброго, несуществующего, она, Лена приняла не столько телом, сколько душой.
«Силой крови я привязываю тебя к себе.
Силой боли я привязываю тебя к себе.
Силой жизни, что в вечном споре со смертью не может одержать победы,
Но и не терпит поражения, -
Я привязываю тебя к себе.
Силою света, что, не отчаиваясь, пробивает  дорогу сквозь тяжелые пласты тьмы
Я привязываю тебя к себе.
Силой веры, что существует благодаря людскому сердцу,
Я привязываю тебя к себе.
Силою надежды, которая живет даже тогда, когда её носитель умирает
Я привязываю тебя к себе.
Силою Любви, всепрощающей и всемогущей,
Силой Любви, что, как солнце землю, согревает душу,
Силой Любви, дающей смысл жизни, несущей в себе все блага мира,
Силой Любви, позволяющей постигнуть Бога, -
Я привязываю Тебя к себе».
Лена чисто по-женски, плотски ощущала его суть и собственное естество, напоминающие меч и ножны, высекающие искры.
Задохнувшаяся, отрекшаяся, сломленная бурей чувств, она слышала прекраснейшую музыку, перезвон тонких металлов, мелодичные переливы смеха, шелест листвы, отдаленный рокот моря. Словно бы душа пыталась вырваться из тела, ставшего тесным, не воспаряла, а погружалась на дно. И то, что  не давало душе покинуть тело, удерживало, доставляло невообразимую негу.
Радость…
Блаженство …
Наслаждение…
Поднимало выше и …выше!
Заполняло больше …и …больше!!
Становилось крепче и …крепче!
..тверже и …тверже!!
Причиняло боль, которая больше болью не была.
Потому что приносила облегчение, повергая во тьму, полную разбитых надежд, обернувшихся блестками звезд.
Боль распаляла, распинала, терзала и била, топила, торопя опуститься на самое дно.
Лена не хотела ничего знать, кроме губ Адама на своих губах, рук его на своих руках. Душа достигла места, откуда поднималась темная вода. И вместо мрака и смрада, увидела скрытые от живых глубины космоса. Там проносились ядра-солнца и электроны-планеты. Там зарождалось и заканчивалось существование материи, переходящей из одной формы в другую.
Поток энергии пролился по позвоночнику, обжигая и согревая. Ледяное пространство наполнилось ветром. Ветер бил в лицо, разбрасывая светлые волосы по сторонам.
Широко распахнув глаза, Лена смотрела как свет, который каждый из них источал поодиночке, объединился и мерцал теперь не белым и не алым, а ярко-голубым, окружая их обоих, как раковина жемчужину.
А затем свет погас. Осталась только темнота. Снова стало тихо. И в тишине было различимо только напряженно дыхание.
- Адам? – встревожено позвала Лена.
Он стоял, белый, холодный и страшный. Звериные глаза исподлобья воззрились на девушку, буквально въедаясь ей в лицо, словно кислота. Лицо призрачного любовника подействовала на Лену, как вид змеи на зайца. Неожиданно запрокинув голову по-волчьи, назад, призрак завыл. Вой сменился демоническим хохотом. Оглушительные звуки терзали и слух, и душу.
Лена попятилась, приходя в ужас от всего, что произошло здесь.
- Этого не было. Всего этого не могло быть на самом деле!
- Не было? Посмотри на меня, - шептал призрак во мраке вкрадчивым голосом научившегося говорить леопарда.
Он то исчезал, то появлялся, резко перемещаясь из стороны в сторону, словно и вправду был хищным неведомым зверем. Медленно, на четвереньках, но при этом каким-то чудом сохраняя устрашающую грациозность:
- Лена, посмотри на меня. Иди ко мне…
- Почему ты так поступаешь со мной?- Замерзающие губы, потерявшие чувствительность, плохо слушались и слова с трудом проговаривались. Приходилось прилагать усилия, чтобы выговаривать слова. - Я не могу … - пыталась она говорить, но голос не слушаясь, срывался, затихал. Падал вниз  с белым потоком снежинок: - Я не хочу умирать!!! Я не готова. Не сейчас…. Не теперь... Пожалуйста!
Руки Адама подхватили её, отрывая от земли. В следующее мгновение девушка почувствовала, что поток живительной, почти горячей воды пролился на них сверху.
- Так теплее? - Мурлыкал призрачный голос у неё над ухом. – Так лучше?
Доверчиво открыв глаза, Лена задохнулась. Не вода лилась на неё сверху. Кровь!
Кровь пропитала собою все. В крови было платье, ноги, руки. Алыми стали волосы. Лена вся была в крови, - словно её освежевали.
- Пусти меня! - истерично билась она в его руках. - Хватит!!! Я больше этого не вынесу! Пожалуйста, прекрати, - рыдала Лена, захлебываясь от ужаса и слез. – Зачем ты это делаешь? Чего ты от меня хочешь?
Туман, опять туман. Зернистый и тяжелый. Когда он рассеялся, Лена обнаружила, что стоит у себя в ванной, опираясь на стену, обложенную черным кафелем, двумя руками, под душем, и отчаянно, истерично рыдает. Вода под большим напором хлестала в лицо, больно ударяя по щекам, рукам, плечам.
Ледяная вода.
Всхлипывая, Лена опустилась на колени, оставляя на кафеле мокрые следы от скрюченных в нервной судороге пальцев, и сжалась в комок, обхватив себя руками за плечи.
Безуспешно пытаясь удержать улетучивающее тепло.